Вы не разрешаете личных вопросов. Никто из читателей не знает, кто вы. Позвольте спросить – такая скрытность это литературная мистификация? Игра?

— Да нет, не игра и не кокетничанье с публикой. Я считаю, что человек и его творчество мало друг с другом связаны, и мало друг друга обусловливают. Искреннее творчество не имеет отношения к тому, что человек ест на завтрак, и какие у него привычки.

Вы умеете объяснить просто то, что обычно люди считают необъяснимым. Откуда идеи к вам пришли?

— Общение с людьми самых разных занятий, в разных странах и на разных уровнях. Но было также много хорошей литературы: книг по философии, психологии, истории. Я много путешествовал и жил, кажется, везде: от крупнейших мегаполисов до затерянных в джунглях Африки деревень. Был интерес к обществам и группам людей, объединенным поисками духовной опоры.

Теперь мне становится понятнее смесь времен и культур в вашей книге...

Да, получился колоритный этнический микс. Меня интересовал не зависящий от культурной принадлежности и национальности феномен чистой веры в человеке, этого появляющегося рано или поздно в человеке неуловимого чувства единения с чем-то большим, с чем-то, что находится вне его власти.

То есть феномен некой пра-веры?

Скорее, источников любой веры. В современных обществах религия утрачивает монополию на откровение, и ничего хорошего от этого не происходит. Сегодня врожденная необходимость истинно верить приводит к тому, что люди принимаются создавать для себя богов сами, — как бы конфигурировать компьютер при покупке. И общество потребления предлагает человеку для этого много простых, дешевых, но, увы, недолговечных решений.

И вы тоже предлагаете решения. Вы думаете, ваши решения— долговечные?

Да разве я предлагаю решения? Я писатель. Я исследую жизнь и тему, которая мне интересна. Долговечны ли истины, изложенные Тарковским в «Андрее Рублеве» и «Солярисе»? В чем они? Для меня ответы на вопросы о духовности, смысле жизни не лежат в плоскости какой-нибудь рациональной концепции, прямолинейного ответа на вопрос: «Смысл жизни в том-то и том-то». Ответы эти – за гранью разума, но они могут быть прочувствованы. Для этого и создается художественное пространство. Истинные произведения искусства воздействует на душу человека откровением, и от того душа начинает понимать свои место и роль в мироздании лучше.

Но ваш-то роман как раз показался мне во многих местах именно такой попыткой поверить «алгебру гармонией».

Мне просто казалось, что достучаться до современного человека возможно только через разум. Интерес к откровению у успешного человека сегодня появляется с момента, когда чудо оказывается проверено логикой, то есть на нем как бы поставлен штамп разума: «С логической точки зрения все правильно, такое возможно». Но если честно, логика это в романе средство, такое же, как, например, приключенческий сюжет — таинственное наследство; робот, предсказывающий будущее; несбывшееся пророчество; секрет Падальщика…

Правда, что в крупных издательствах вам предлагали издать роман, если вы уберете все сутры, сказки и учения, оставив только приключенческую линию?

Да, было такое. Я им сказал, что когда-нибудь напишу чистое приключение с детективом.

Возвращаясь к вашим словам о том, что вы не даете людям практических рекомендаций, как улучшить жизнь. У вас в романе изложены правила взаимодействия мыслей. Страшно интересно, как вы разделяете мысли по цвету, но хочется спросить: вы, правда, верите во все это? В то, что мысли человека излучают свет, что они имеют цвета? И что мыслями можно успешно управлять, если знать закономерности сочетания цветов, — и так создавать вокруг себя желанный мир?

Это некая, если хотите, оболочка пришедшей интуиции. Как бы вам сказать? Это как интерфейс компьютерной системы. Вы же не хотите видеть на экране компьютера абракадабру из значков языка программирования – скучными белыми значками по черному фону? Вы ничего не разберете. Вы хотите видеть приятного цвета экран, с понятными иконками, на которые можно кликать, вызывая к жизни ту или иную программу. Так и тут. Интуитивную картину закономерностей взаимодействия мыслей надо было изложить в яркой, запоминающейся и понятной форме. Эта форма дает возможность человеку понять чуть больше того, что он и так чувствует в повседневной жизни — взаимосвязь мыслей, в нас возникающих, и того мира, который вокруг нас формируется.

Попробуем все-таки, насколько возможно, поговорить о вас. Вот вы сказали про себя так свободно: «Я писатель». Не боитесь? Шварц, например, говорил, что у него язык не поворачивается сказать так про себя. Что это будто сказать про себя: «Я красавец».

А я не согласен. Нет тут никакой гордости, никакой чести. Писатель всегда в лохмотьях, — если не буквально, то фигурально – в духовных лохмотьях от того, что постоянно мучается вопросом, как жить.

Считается, что чтение хорошей книги это труд. Разве не так?

Труд должен быть вознагражден. А если продираешься сквозь частокол, тратишь время, а там неуклюже, плоско, вторично, думаешь: «Чего ради?»

Что вы хотите пожелать читателям?

Читайте внимательно и долго одну хорошую книгу, чем быстро десять.